Мрачно пинаю стулья. Я хотела написать про милого, дорогого, любимого Тьелкормо. То есть про Келегорма. То есть про то, как Тьелкормо стал Келегормом, если вы понимаете, о чем я.

Ну и что? А ничего. Пинаю стулья, смотрю в что получилось, и снова пинаю.

Триптих "Змея и волк". Последние две части уже выкладывала. Полностью samlib.ru/editors/l/lempi/triptih.shtml

читать дальшеЧасть 1. Брат.

Где ты меня ищешь? Я здесь...

Скай «Тенгва malta»

Если прямо пойдешь, то что ищешь, найдешь.
Только это уже настоящая ложь.

Белая Гвардия «Голубая стрела»

Брат!
В ответ — тишина, хлесткая как пощечина.
Брат!
Кровь из рассеченного лба заливает глаза. Он отирает ее тыльной стороной ладони. Перчатка грязная и уже насквозь мокрая. Дрожь отвращения пробегает по его лицу.
Конь под ним беспокойно пляшет.
— Áva rucë, — негромко произносит воин. — Не бойся.
За спиной повозки с ранеными, целая вереница повозок. Кто может, едет верхом; но таких немного. И лучше не вспоминать, сколькие остались лежать в узком, каменистом ущелье, когда накатилась невесть какая по счету волна врагов.
Брат!
Тишина звенит в ушах. Кони храпят, тихонько звякает сбруя. Удушливый туман жадной пастью поглощает звуки; висящая мгла скрадывает все вокруг, и на расстоянии десяти шагов уже ничего не разглядеть. Он должен пройти этим путем. И провести остальных; иной дороги нет.
Туман пожирает и осанвэ, и он не может дозваться, кричи-не кричи. Он должен вести выживших; но как он может идти вперед без него? Все равно что плыть с одной рукой; все равно что драться в кольце; все равно, что…
Брат!
Как только они перебрались через брод, их окутала мгла, вечно висящая над этими гиблыми местами. Они ехали бок о бок; когда же и как брата не оказалось рядом?
Где-то южнее граница зачарованного леса, граница Лестанорэ. На севере вздымаются Эред Горгорот, но в клубящихся туманах не видно даже их пиков. Тьелперинквар кусает губы. Он давно уже не тот юный эльда, что судорожно хватался за рукоять меча при виде врагов; но сейчас лицо его белее, а пальцы холоднее вечных снегов вершин. Левая рука на перевязи, и повязка постепенно набухает кровью все сильнее. Правая рука его стискивает поводья так, будто это последняя нить, что связывает его с миром. И с отцом.
Брат!
Тишина смеется над ним. Туман колышется, принимая очертания невообразимых фигур. Раненых много; и с каждым мгновением шансы добраться до безопасного места уменьшаются.
Вперед, шепчет туман. Вперед, если ты хочешь спасти их.
Я не могу идти без него. Не могу бросить.
Там, за спиной, за разоренным Химладом, остались другие твои братья, вкрадчиво говорит туман. Ты не жалеешь — о них?
Они продержатся. Мы при всем желании, на последнем пределе сил не могли к ним пробиться.
А если они погибли? Если огонь пожрал их, и обугленные кости некому даже схоронить?
Химринг никогда не падет!
Но есть еще равнина между рукавами Гелиона, которую оркам так удобно заполонить и вырезать все живое. А дальше лежит Таргелион, Дор-Карантир, и некому прийти туда на помощь, издевался туман.
— Ложь и морок, — громко сказал Тьелкормо Туркафинвэ. — Морок и ложь.
Он вопросительно взглянул на Тьелперинквара, который был уже прямо-таки мертвенно-бледным.
— Ничего, — одними губами ответил тот, — будто осанвэ утыкается в глухую стену. Будто…
— Нет, — резко оборвал Феанарион. — Нет, я бы… почувствовал.


Туман. Сколько он едет в этом непроглядном мареве, которое застилает глаза? Туман облепляет его мокрыми лапами. Он не ранен, но едва держится в седле от усталости; и конь уже спотыкается, бредет все медленнее.
Нет. Нельзя останавливаться. Вперед!
Больше всего он боялся, что ездит кругами. Что будет блуждать тут, пока его не призовет Мандос. А до этого — он знал, каким-то внутренним чувством знал — до этого еще долго, и он сполна хлебнет и этого тумана, и этой наползающей со всех сторон, ухмыляющейся жути.
Он машинально коснулся меча. Поможет ли верная, собственной рукой закаленная сталь против того, что скрывается в этой мгле?
Если бы хоть луч света. Никогда в жизни не было так тяжело дышать; отравленный воздух раздирает грудь, и каждый вдох дается с неимоверным трудом.
Он закрывает глаза и бросает поводья.


Тьелкормо не знал, что делать. Как искать брата в этих сумрачных местах, где непонятно куда идти и вернешься ли ты назад? Кто будет охранять раненых? Многим становится хуже и хуже; здешний воздух вместо того, чтобы придать сил, отнимает последние. И не сгинут ли ушедшие на помощь так же бесследно и беззвучно?
Несколько сот лет тому назад он кинулся бы на поиски не раздумывая, очертя голову. Но то было раньше; сейчас он в ответе за тех, кто рядом.
Такой выбор стоял перед тобой когда-то, Макалаурэ?
Сын Феанаро стискивает зубы.
В этот раз я не буду поступать так, как кажется правильным и разумным.


Тварь напала со спины. Впрочем, в этом клубящемся сумраке он едва бы смог заметить ее и прямо перед собой. Спасла его только быстрая реакция и веками отточенное чувство опасности. Он словно ощутил волну злобы, вздымающуюся позади, и резко развернул коня, выхватывая меч.
Вовремя. В тумане светились шесть глаз. Через несколько мгновений он смог различить очертания уродливого туловища. Тварь колебалась, примеривалась, с какой стороны лучше ударить, чтобы наверняка достать теплое, живое, полное сладкой крови тело.
Он почувствовал, как его заливает ярость. Как меч в руке начинает петь мелодию боя. Как лопаются стягивающие горло незримые путы отчаяния.
— Ну же! Давай!
И она бросилась.


Тьелперинквар покачнулся, побледнел еще сильнее, хотя казалось, куда же дальше, и схватился здоровой рукой за голову.
— Стена… стена рухнула… — простонал он. — Осанвэ… идет…
У Тьелкормо в голове будто разбилось стекло, и мелкие осколки впились в нервные окончания.
— Помощь… — выдохнул Туркафинвэ. В голове продолжало биться стекло, но он не обращал внимания на раздирающую виски боль. — Выровнять строй! Следить за флангами!
Нолдор стянулись теснее. Он видел, как верные брата хватаются за головы. Значит, тоже звали; и теперь непроницаемое нечто поддалось, пропустило осанвэ, но отплатило за эту возможность выворачивающей нутро болью.
Ничего. Он перетерпит.
Потому что никакая боль не сравнится с однажды пережитым на берегу Митрима.
Брат!
Я иду.