Love is our resistance (с)
Эпизод 5
Понеслаааась.
читать дальше
Стелется, стелется туман над серебряным озером. Катит солено-горькие воды вечное море, ударяясь о берега желанной земли и откатываясь обратно к постылому краю. Тьма царит над миром, который уже просыпается, стряхивая дремоту, и вот-вот смело и в упор взглянет на свою властительницу, и поймет, что она не госпожа, но лишь досадная помеха.
Камень добыт и ждет огранки, а мастер уже приготовил резцы.
Спутанные волосы упрямо падали на глаза, и она в который раз отбросила их назад. Рука непривычно быстро скользила сквозь изрядно укоротившиеся пряди. Знать бы, кто ее остриг… Или пожаром опалило? Девушка досадливо поджала губы. В памяти зиял почти бесконечного размера провал. Но сидя на месте, дырку в воспоминаниях не заштопать.
После нескольких безуспешных попыток ей все-таки удалось подняться. Тело ломило от долгого лежания, но руки-ноги были целы, а правое предплечье перевязано до локтя. Где бы она ни находилась, хозяева явно не намеревались уморить ее до смерти.
Дотронувшись ногой до земляного пола, девушка вздрогнула от холода и огляделась в поисках какой-нибудь обуви, но ничего не нашла или не смогла рассмотреть в темноте. Она снова коснулась холодной земли, ойкнула и поджала пальцы, а потом решительно встала.
В палатке никого не было. Найти свечу, чтобы разогнать темноту, ей тоже не удалось. Значит, надо выбираться наружу, решила она, немного поколебавшись. В самом деле, если бы ее хотели убить, то давно могли это сделать, а если она пленница, то у входа непременно окажется стража.
Девушке пришло в голову, что ее подобрало какое-то из кочевых племен, хоть у нее и не было никаких поводов так думать, кроме отчаянной надежды, которую журчащие голоса вселили в ее сердце. Она не могла и помыслить о том, чтобы так говорили темные твари, чьи выкрики мало походили на разумную речь. Значит, это люди, такие же, как она... почти такие же. Их язык сильно отличался от того, на котором говорил ее народ.
Размышляя об этом, она добралась до шнурованного полога. Несколько раз дернув за узлы, торопливо пропустила веревки сквозь петли и откинула полотнище, загораживающее вход. Внутрь ворвался свежий воздух, омыв ей лицо прохладой. Она несколько раз глубоко вдохнула, наслаждаясь влажным запахом трав, а затем шагнула наружу. Никакой охраны около палатки не оказалось. Значит, она или свободна, или ей все равно не уйти дальше границ племени, так что не стоило и стеречь ее.
Это она и собиралась выяснить. Гиль еще не знала, что одно совершенно не исключает другого.
Конь тихо заржал, потряхивая гривой. Нерданэль вознаградила его за долгую дорогу куском специально прибереженного сахара и отпустила пастить на луг. Она никогда не бывала здесь до... В общем, ей не довелось видеть Форменос в пору его расцвета. Сюда без особого приглашения охотно наезжали обитатели Тириона, в том числе дети Нолофинвэ и Арафинвэ, которые были дружны с ее собственными сыновьями — Феанаро не из тех, кто станет запрещать подобное. Да, в Форменосе гостили многие, и не так уж мало эльдар в конце концов оставались тут пожить, благо места было предостаточно, а занятий тем более. Многие — но не она. Приезжать без приглашения не хотелось. А он не звал.
— Проклятая гордость, — пробормотала Нерданэль, не до конца уверенная в том, чья именно гордость.
Стоявший рядом Аулэ счел за благо сделать вид, что ничего не расслышал.
Нет, Форменос не разрушили до основания, от него не остались одни руины. Только оплавленная каменная стена, обломки тяжелых ворот да выжженная земля во дворе кричали о том, что произошло. Гости прошли сквозь пролом в молчании, словно пересекая незримую черту.
Нерданэль озиралась по сторонам, пытаясь представить себе, как все это выглядело раньше. Те стены, конечно, не покрывала копоть, тут была коновязь, а здесь... здесь, кажется, вилась вымощенная камнями дорожка, которая изгибалась в разные стороны, чтобы привести хозяев к нужным строениям. Теперь же вывороченные из земли жуткой силой камни валялись по двору. Кое-где тянула вверх зеленые ладони-стрелочки трава.
Аулэ по-прежнему молчал, и Нерданэль почувствовала благодарность. Говорить не хотелось. Но и бродить тут вечно нельзя. У них есть дело, и его надо выполнить, в том числе ради тех, кто называл это место своим домом.
Долго ли, далеко ли — делить мне твою долю. Льдами ли, морем ли — к лику темной земли. Птицею на крылах нести свет багряных зарниц в ночи. Парусом выгнуться для ветров, что быстрее любых орлов. Что я могу тебе принести, если ты жаждешь новой звезды?
По обе стороны от ее палатки тянулись аккуратные ряды точно таких же, только размером некоторые были побольше. Впереди она заметила просвет, который, по всей видимости, был дорогой в этом... поселении? Вокруг так никого и не появилось, и Гиль при всем желании было некому задавать вопросы. К тому же она подозревала, что объясняться с обитателями этого места первое время придется жестами. Но для этого хорошо бы кого-нибудь встретить.
Она уже притерпелась ступать по холодной земле и теперь опасалась только напороться на какой-нибудь сучок. Осторожно обогнув палатку, из которой она выбралась, Гиль не обнаружила ничего интересного. Под ногами, к счастью, пока стелилась мягкая трава, слегка влажная от росы. Воздух дурманил голову — может, тут он был особенный, а может, она слишком много времени провела под пологом.
Гиль шагала между палатками в надежде на кого-нибудь наткнуться. Ей пришло в голову, что, конечно, разумнее было бы остаться на месте, и рано или поздно кто-то бы пришел. Но девушке не сиделось после того, как она столь долго пролежала в забытьи. Ради задувающего в лицо ветра и звезд над головой Гиль готова была прогуляться босиком. Ей хотелось узнать, насколько свободно она может ходить по поселению. И еще где-то глубоко внутри у нее нарастало странное чувство, которому она не могла подобрать названия. Тревога? Предвкушение?
Усиливающийся ветер вскоре превратился в небольшой вихрь, и полы ее платья захлопали от особенно яростных порывов. Мерцающий свет звезд скрылся за тучами, затянувшими сумеречно-синее небо, и где-то в этой мглистой вышине басовито заворчал и заворочался гром. Она поняла, что вот-вот начнется дождь, и бродить под ним — плохая идея. Гиль повернула обратно, чтобы вернуться в палатку. Но они выглядели похожими, как братья-близнецы, а в сгустившейся темноте девушка с трудом могла понять, откуда пришла. Гиль внимательно рассматривала палатки, но ни одна из них, казалось, не была нужной. Тогда она решила выбраться на просвет, который сочла дорогой. По другую сторону тропы тянулись те же неизменные палатки. Она гадала, обосновалось ли тут кочевое племя или они всегда так жили, не зная, как строить нормальные дома. Если так, то в благодарность за спасение можно будет рассказать им о способах, какими возводил жилье ее народ.
Отчаявшись вернуться в свое убежище, девушка поняла, что ей волей-неволей надо кого-то найти, и поскорее. На землю уже упали первые тяжелые капли дождя. Гиль подставила лицо освежающей влаге. Приятно, но скоро станет чересчур мокро.
Так и вышло. Дождь хлынул настоящим водопадом, и через пару мгновений Гиль промокла насквозь. Холодные струи косо хлестали по щекам. Она обиженно взглянула на небо, фыркнула, отбросила с лица прилипшие волосы и, поборов страх и сомнения, решила попросить укрытия под ближайшим пологом.
Под ближайшим, впрочем, не получилось — из палатки никто не отозвался, а в отсутствие хозяев Гиль никогда бы не посмела войти внутрь. Тогда она направилась к соседней, которая среди остальных выделялась, как курица среди цыплят. Входной полог был откинут и закреплен на подпиравших его кольях, так что перед палаткой образовался небольшой коридор. Внутри же несомненно кто-то был — Гиль слышала голоса, а свет пробивался даже сквозь стену дождя.
Она несколько раз глубоко вздохнула, пригладила волосы, осознавая тщетность этого действия, вытерла рукавом лицо, которое нисколько не стало от этого суше, и скованно шагнула под полог. Один из кольев сильно накренился и готов был упасть, после чего просевший полог неминуемо потянул бы за собой и остальные. Гиль попробовала вставить опору поплотнее в землю, но у нее не хватило сил. Тогда она подперла кол какими-то лежавшими тут же железками, и он вновь встал прямо.
Мелькнула мысль остаться здесь, но Гиль тут же ее прогнала. Еще пара шагов — и девушка очутилась в проеме палатки.
Нерданэль пересекла двор и остановилась перед входом, который когда-то запирали прочные, окованные чугунными полосами двери. Сейчас на их месте зияла дыра, и только обуглившиеся торчащие обломки напоминали о том, что раньше тут нельзя было пройти просто так. Она шагнула внутрь, инстинктивно сжавшись, — ей показалось, что она ступает в ощерившуюся пасть зверя.
Они с Аулэ условились осматривать крепость порознь, чтобы вернее что-то найти. Нерданэль была безмерно благодарна за то, что он не взял с собой майар. Ей бы не хватило смелости просить об этом и не хватило бы сил смотреть, как они тут бродят. Хватит и того, что здесь уже двое посторонних.
Перед ней открылся круглый зал с высоким сводом. В легкие нехотя входил затхлый, неживой воздух. По правую руку, накренившись в подставках, торчали смоляные факелы. Она взяла пару факелов, удобно легших в ладонь. Нашлось и огниво. Нерданэль чиркнула кремнем о стальную полоску, искра весело юркнула на факел, и он немедленно занялся пламенем, жадно пожирающим темноту. Она подняла факел повыше, засунув второй за пояс. По стенам заметались спешащие укрыться в углах тени. Багровый свет вырывал из темноты то часть лепнины, то искусно вырубленные в стене ниши, то какие-то позабытые вещи — она не вглядывалась.
Нерданэль пересекла зал, и глухому шуму ее шагов вторило шипение факела. Она понимала, что искать что-либо стоило только в мастерских и кузне, но не могла не заглянуть в дом, которые так и не стал ее домом. Нерданэль толкнула высокую створку кованых сквозных дверей, которые разительно отличались от входных. Она надеялась, что они ведут во внутренние покои, но ошиблась. Нерданэль снова вышла под открытое небо, ступив с каменных плит на мягкую траву. Квадратный, большой двор с двух сторон обрамляли портики. Стена напротив воротец была глухой.
В центре темнела какая-то глыба. Нерданэль подошла ближе, и ее взору предстал невысокий холм, насыпанный из камней, перед которым возвышалась плита. Уже зная, что она там увидит, Нерданэль все же наклонилась и в багровых отсветах факела прочла два коротких слова на белом мраморе.
Она выпрямилась, бессильно уронив руку, и снова взглянула на холм. У его подножия, между двух особенно больших камней вытянулся на тонком стебле колокольчик, скорбно склонившись головой к земле.
— Я так долго думал о том,
Где начало мира лежит.
Не в цепи ли сказанных слов?
Не в глубинах моря пустых?
Я срывал охапки цветов
И искал в них зыбкий ответ.
Беспокойный, грезил без снов,
То поймав, то теряя след.
Я бродил по грани у льдов
Там, где ясен до звона свет.
Я искал у мира основ,
А увидел в нем только смерть.
Вышивал эту песню, как шелк,
Чтобы спрятать под ней свой страх.
Далеко я ходил, а нашел —
Что начало в твоих глазах…
Струны глухо тренькнули, прихлопнутые резким движением ладони. Восемь пар глаз с неуловимо разным выражением, но с одинаково холодным блеском уставились на вошедшую. Посмотреть было на что. Коротко остриженные мокрые пряди свисали, как выловленные из озера водоросли. Потерявшее всякий вид платье не по размеру. Босые грязные ноги.
Гиль меньше всего ожидала, что в палатке окажется столько народу. Она сделала шаг назад, наступила на подол и чуть не упала.
Один из мужчин передал инструмент сидящему рядом и поднялся. Оба они были темноволосыми и, как показалось Гиль, похожими, как… как братья, пожалуй. Он подошел к ней, взял за руку и вытянул на середину палатки. Девушка даже до плеча ему не доставала.
Серо-зеленоватые глаза внимательно ее оглядели. Он что-то произнес. Точно такая же журчащая речь, какую она слышала раньше. И не понимала.
Гиль развела руки извиняющимся жестом, всем своим видом показывая, что она была бы рада ответить, но не может.
Та же мысль, верно, пришла в голову и остальным, потому что другой мужчина обратился к тому, кто держал ее за руку, с легкой укоризной в голосе.
Взглянув на говорящего, Гиль подумала, что облика прекраснее не может быть ни у кого. Высокие скулы, изящно очерченный подбородок и лучистые, очень светлые глаза. Темно-коричневая одежда смотрелась соколиным оперением. Сидящий же рядом с ним явно был из породы ястребов — взор его пронзал подобно когтям этой хищной птицы.
Последовавший ответ прозвучал чуть насмешливо. Вышедшего ей навстречу Гиль про себя окрестила Вороном.
Сокол небрежно пожал плечами и жестом указал на свободное место. Это была явно наспех сколоченная, но все же удобная скамеечка. Гиль опустилась на нее, стыдливо поджав босые ноги. Из глубин палатки Ворон извлек длинный плащ и накинул ей на плечи. Гиль наклонила голову в знак благодарности и прибавила «спасибо», надеясь, что хотя бы интонация будет понятной. Тяжелая ткань окутала тело приятным теплом, хотя сидеть в мокром платье радости было мало.
Очередная фраза прозвучала откуда-то из темного угла. Гиль искоса взглянула в том направлении, но не смогла увидеть говорившего. Ему ответили медноволосые близнецы.
Гиль с любопытством рассматривала каждого, позабыв о мокрой одежде и собственном плачевном виде. Она замерла, услыхав, как говорит тот, кому Ворон отдал инструмент. Если речь прочих была подобна прохладному ручью, то этот голос завораживал и обволакивал.
Сокол подошел к ней и присел на корточки. Даже так он возвышался над Гиль. Он приложил руку к груди и произнес какую-то фразу, а затем жестом указал на девушку.
Она немного подумала и, решив, что поняла верно, произнесла:
— Гиль, — и так же приложила руку к груди.
Сокол довольно улыбнулся и повторил фразу, которая, как догадалась Гиль, означала его имя. Вслед за ним по очереди назвались и все остальные. Гиль смотрела на них, силясь запомнить хоть одно имя, губы ее шевелились, когда она беззвучно повторяла за каждым странные фразы.
Обладатель волшебного голоса выразительно покрутил пальцем у виска, когда все, наконец, закончили представляться.
— Вы что, всерьез думаете, что она вас вот так всех сразу запомнит, высокородные? — с нескрываемой иронией поинтересовался Макалаурэ.
— А чего тут запоминать, — отозвался Тьелкормо. — Какой-то-там-Финвэ. А какой — со временем разберется.
Девушка указала на Тьелкормо и попыталась воспроизвести его имя.
— Тьел… — она запнулась, виновато покачала головой и сжала губы.
— Вот так-то, братец. Краткость — сестра таланта, — фыркнул Макалаурэ.
Тьелкормо задумчиво потер лоб.
— Никак не могу вспомнить, вот досада…
— Что?
— Да хоть одну твою короткую песню.
Невозмутимости Макалаурэ могла позавидовать любая скала.
— Неудивительно, память-то у тебя девичья.
— Вы закончили препираться? — вклинился Карнистир. — Может, стоит уже отвести бедняжку обратно?
— Я…
Снаружи раздался какой-то шум, стук, звон и ругань. Атаринкэ и Карнистир ринулись было к выходу, но тут же отступили.
— Ну, и кто догадался обложить колья железными брусками?
Даже не понимая ни единого слова, Гиль легко распознала недовольную интонацию. Говорящий явно был сердит. Но в голосе, помимо раздражения, звучала твердость и властность человека, привыкшего, что к каждому его слову внимательно прислушиваются.
Из-за спины Ястреба Гиль никак не могла разглядеть вошедшего. Она вытянула шею, но это не помогло. К счастью для нее, через мгновение Ястреб зачем-то вышел, а затем из-под полога донесся его удивленный голос.
Новоприбывший отозвался все так же недовольно. Теперь Гиль могла его как следует разглядеть. Он, как и все прочие, был высок. Темные волосы, перехваченные на лбу плетеным кожаным шнуром, спускались ниже плеч. Поразительно похожий на Ворона, он в то же время казался более жестким, а у губ залегла суровая складка. Девушка поежилась. Ей горячо захотелось, чтобы он не обратил на нее внимания, но это вряд ли было возможно. И точно — он повернулся в ее сторону и что-то сказал, видимо, ни к кому в отдельности не обращаясь.
Она немедленно пожалела, что вообще тут очутилась. Точно такие же серо-зеленоватые глаза, взгляд которых у Ворона был теплым и загадочным, смотрели на нее так, что ей показалось, что они видят самую суть ее сердца. Она вздрогнула, но вместо того, чтобы отвести взор, неожиданно для самой себя попыталась заглянуть в эти странные глаза. Гиль словно провалилась в колодец, на дне которого мерцали пригасшие… угли? звезды? Неяркий огонек в глубине стремился пробиться наружу, но что-то держало его на дне.
И вдруг все пропало. Гиль недоуменно моргнула и сообразила, что он уже не смотрит на нее, а внимательно слушает рассказ Сокола. Очевидно, услышанное его удовлетворило, поскольку, когда он вновь заговорил, недовольство из голоса исчезло. Но властность никуда не делась.
Неожиданно он протянул Гиль руку. Она замешкалась, слегка растерянно взглянула на Сокола, и тот жестами показал «давай, мол, вставай» и махнул рукой в сторону выхода. Совершенно сбитая с толку, девушка поднялась, проигнорировав протянутую руку. Мужчина неопределенно хмыкнул, сделал знак следовать за ним и, накинув на голову капюшон плаща, вышел из палатки. Гиль двинулась за ним, мимоходом отметив, что брусья исчезли (вместе с Ястребом), а кол снова вкопан, как полагается.
Девушка едва слышно вздохнула, пытаясь поспеть за широко шагавшим провожатым. Дождь ничуть не ослабел, и хотя теперь ее защищал длинный уютный плащ, ногам было ужасно холодно. Винить в этом приходилось исключительно себя, но она сочла, что произошедшее приключение стоило небольших неудобств.
Гиль подозревала, что найти свое временное пристанище ей бы не удалось и при ярком свете звезд. Зато ее проводник добрался до места за намного более короткий срок, нежели ей потребовалось, чтобы добрести оттуда до большой палатки с «приключениями».
Кто-то выскочил из-под полога и чуть не налетел на них.
— Ой! Феанаро! А я уже собралась ее искать, прихожу — пусто, — воскликнула Лайрэ, с облегчением хватая Гиль за руку.
— Все уже нашлись. Лайрэ, ты приведи ее ко мне через три стражи.
Феанаро растворился в дожде, коротко кивнув на прощание. Лайрэ буквально втащила Гиль в палатку.
— Промокла совсем, — целительница торопливо стянула с девушки плащ, бросила его на скамью и нырнула в глубокий сундук. Выудила оттуда сухую одежду и протянула Гиль, которая с радостью скинула мокрое платье, которое, боялась она, скоро бы уже прироросло к коже.
Пока она переодевалась, Лайрэ, запалив свечи, хлопотала над столом. На нем вскорости появился кувшин, несколько чашек и пара глубоких мисок, от которых шел дразнящий аромат.
— Хорошо, что ты все-таки пришла в себя, — сказала она, больше, впрочем, для себя, чем для Гиль.
Той сразу вспомнились эти успокаивающие интонации. Кажется, именно эта девушка ухаживала за ней, разговаривала, поила какими-то отварами — а она даже не могла ее поблагодарить. Зато она могла хотя бы узнать ее имя путем нехитрых жестов, что Гиль и сделала.
Они съели и хрустящий хлеб (на языке ее спасителей он назывался masta), и по несколько полосок мяса, и выпили по чашке травяного настоя. Потом Лайрэ показывала Гиль разные предметы и называла их, а та старалась запомнить все эти чýдно звучащие, такие непохожие на ее родную речь, слова.
Когда она, наконец, легла спать, во сне ей привиделись раскаленные докрасна угли, чуть запорошенные золой.
Факел освещал лишь небольшую часть двора. В остальных местах безраздельно царила темнота. Но Нерданэль не было до этого дела. Она смотрела и смотрела на место упокоения Финвэ, и думала о том, что так и не сказала Индис о возвращении Мириэль. Впрочем, Индис наверняка уже знала.
Огонь зашипел и погас, оставив после себя струйку тонкого дыма. Нерданэль вынула из-за пояса запасной факел, но он ей не понадобился — все вокруг неожиданно залил голубой свет, яркий, но не режущий глаза.
Нерданэль обернулась. Из левого портика выступила высокая фигура, которая держала в руке светильник из тех, что придумал и в великом множестве когда-то сделал Феанаро. Фигура приблизилась и обернулась Ильваниэн. Даже сейчас ее волосы ослепительно сияли чистым золотом.
— Нерданэль. Зачем ты тут?
От той не укрылась ни враждебность в голосе, ни холод в серых глазах.
— Я могла бы спросить о том же, но — не стану, — спокойно ответила она жене Макалаурэ.
— Я скажу, охотно, — по лицу Ильваниэн скользнул призрак улыбки. — Здесь некогда был мой дом. И здесь пал король Финвэ.
— Ты... ты все это время тут? — Нерданэль не смогла сдержать ужаса в голосе.
Ильваниэн тряхнула головой, и свет запрыгал по стенам.
— Нет. Но я часто сюда приезжаю и подолгу остаюсь.
Вопрос «Зачем?» остался невысказанным.
— Мне кажется, Макалаурэ бы этого хотел. Чтобы кто-то иногда бывал тут.
Нерданэль хотела возразить, что никто бы не захотел, чтобы его жена бродила тут одна, среди покинутых стен. Но промолчала. Она уже думала, что никто бы на самом деле не захотел покинуть Валинор. Что же, своих сыновей она понимала столь же плохо, как и мужа? Или они изменились?
— Я все думаю, — продолжала между тем недвижно стоящая Ильваниэн, — сколько же он пробудет там.
Нерданэль вздрогнула. Те же слова произнесла Индис, говоря о Финвэ. А король останется в Чертогах навечно. «Только не мой сын, — взмолилось ее сердце, — ни один из них!».
— А Финвэ не вернется никогда, — неожиданно произнесла Нерданэль.
— Индис... знает? — Ильваниэн даже не поинтересовалась, откуда это известно Нерданэль.
— Наверно.
— Она этого не заслужила, — горячо заговорила Ильваниэн, нервно сжимая светильник, — совсем не заслужила. Она... она так любит Финвэ!
— Мириэль любит его не меньше.
Почему-то Нерданэль почувствовала желание защитить мать Феанаро.
Холод в глазах Ильваниэн сменился яростью.
— Что вы знаете о любви, женщины нолдор! — ее звонкий голос заметался в ловушке стен, и эхо вторило ему. — Вы умеете лишь уходить, покидать, отказываться. Мириэль, ты, Астарвэн... вы тут. А Эленвэ ушла. А Индис покинута.
Кто-то другой на месте Нерданэль после таких слов ушел бы. Кто-то — наговорил яростных упреков в ответ. Но она видела стоящую за этой враждебностью боль.
— Индис рассталась с Финвэ много времени назад, и когда Исказитель сразил его, он был один. Она может скорбеть об отце Нолофинвэ, но не об отце Феанаро.[3] — Нерданэль и сама не знала, откуда пришло к ней это знание. Это были не ее мысли — она стала лишь посредником; но она ощутила их правдивость, даже не зная, кому на самом деле принадлежали эти слова, кто вложил их ей в уста. — Почему ты тут, Ильваниэн? — тихо спросила она.
И та запрокинула голову, чтобы слезы не текли по лицу, а потом ответила:
— Макалаурэ запретил мне. Сказал оставаться в Амане, сказал, что слишком боится за меня, — ее голос упал до едва различимого шепота, — но я скорее зачахну тут.
В голубом свете она казалось какой-то нереальной, тенью, случайно забредшей сюда из Чертогов Мандоса. Только глаза сверкали так, как никогда не могут гореть у тени.
— Ты не можешь. Ты нужна ему, — Нерданэль старалась говорить убедительно, отгоняя ощущение, что совсем недавно почти такой же разговор вели с ней, и на ее месте тогда была Мириэль.
— Знаешь, ему так разрывало сердце это все, ваш разлад, — внезапно сказала Ильваниэн. — Я из-за этого злилась на тебя, очень. Но теперь не вижу в этом никакого смысла.
Она поставила светильник около плиты и скрестила руки на груди.
— Так зачем ты приехала, Нерданэль? — спросила Ильваниэн уже спокойно и мягко.
Тысячи ответов вертелись у Нерданэль на языке, но лишь один был достаточно правдив. И она не стала скрывать причину:
— Владыка Аулэ попросил меня приехать с ним сюда, чтобы отыскать силиму, если она еще осталась.
Ильваниэн застыла на долю мгновения, наклонившись за светильником, а затем удивленно посмотрела на Нерданэль, и та поспешила объяснить, зачем.
— Вам самим ее в жизни не найти, — с некоторой гордостью сказала Ильваниэн. — Пойдем!
Она развернулась и исчезла в том же портике, из которого вышла. Бросив прощальный взгляд на курган, Нерданэль явственно увидела, как колокольчик качнул головой, несомненно, в знак одобрения.
Дождь, наконец, прекратился, тучи неспешно уплыли на северо-восток, и над Митримом воцарилась привычная озерная симфония — щебет и переливы птиц, довольный разговор лягушек, застенчивый шорох прибрежных камышей и свист ветра, заплутавшего в высокой, в человеческий рост, траве. В эту гармонию теперь вплетался и вкрадчивый звук впитывающейся в землю воды. Розовые, пышные шапки валерианы тихонько колыхались, и капли воды на них поблескивали в звездном свете.
На южном берегу Митрима вспыхнул огонь.
Сноски:
[1] Мельница «Радость моя»
[2] Nautilus Pompilius «Во время дождя»
[3] HoME-X, «История Финвэ и Мириэль», слова Финвэ.
Понеслаааась.
Эпизод 6. Огонь и мотылек
читать дальше
Бестелесного и невесомого,
Как тебе услыхать меня,
Если ты плоть от плоти слова и
Я же кровь от крови огня?[1]
Я придумал тебя, придумал тебя.
От нечего делать во время дождя.
Пить до утра в ожидании рассвета — какая тоска.
Я зажмурил глаза и придумал тебя.[2]
Как тебе услыхать меня,
Если ты плоть от плоти слова и
Я же кровь от крови огня?[1]
Я придумал тебя, придумал тебя.
От нечего делать во время дождя.
Пить до утра в ожидании рассвета — какая тоска.
Я зажмурил глаза и придумал тебя.[2]
Стелется, стелется туман над серебряным озером. Катит солено-горькие воды вечное море, ударяясь о берега желанной земли и откатываясь обратно к постылому краю. Тьма царит над миром, который уже просыпается, стряхивая дремоту, и вот-вот смело и в упор взглянет на свою властительницу, и поймет, что она не госпожа, но лишь досадная помеха.
Камень добыт и ждет огранки, а мастер уже приготовил резцы.
Спутанные волосы упрямо падали на глаза, и она в который раз отбросила их назад. Рука непривычно быстро скользила сквозь изрядно укоротившиеся пряди. Знать бы, кто ее остриг… Или пожаром опалило? Девушка досадливо поджала губы. В памяти зиял почти бесконечного размера провал. Но сидя на месте, дырку в воспоминаниях не заштопать.
После нескольких безуспешных попыток ей все-таки удалось подняться. Тело ломило от долгого лежания, но руки-ноги были целы, а правое предплечье перевязано до локтя. Где бы она ни находилась, хозяева явно не намеревались уморить ее до смерти.
Дотронувшись ногой до земляного пола, девушка вздрогнула от холода и огляделась в поисках какой-нибудь обуви, но ничего не нашла или не смогла рассмотреть в темноте. Она снова коснулась холодной земли, ойкнула и поджала пальцы, а потом решительно встала.
В палатке никого не было. Найти свечу, чтобы разогнать темноту, ей тоже не удалось. Значит, надо выбираться наружу, решила она, немного поколебавшись. В самом деле, если бы ее хотели убить, то давно могли это сделать, а если она пленница, то у входа непременно окажется стража.
Девушке пришло в голову, что ее подобрало какое-то из кочевых племен, хоть у нее и не было никаких поводов так думать, кроме отчаянной надежды, которую журчащие голоса вселили в ее сердце. Она не могла и помыслить о том, чтобы так говорили темные твари, чьи выкрики мало походили на разумную речь. Значит, это люди, такие же, как она... почти такие же. Их язык сильно отличался от того, на котором говорил ее народ.
Размышляя об этом, она добралась до шнурованного полога. Несколько раз дернув за узлы, торопливо пропустила веревки сквозь петли и откинула полотнище, загораживающее вход. Внутрь ворвался свежий воздух, омыв ей лицо прохладой. Она несколько раз глубоко вдохнула, наслаждаясь влажным запахом трав, а затем шагнула наружу. Никакой охраны около палатки не оказалось. Значит, она или свободна, или ей все равно не уйти дальше границ племени, так что не стоило и стеречь ее.
Это она и собиралась выяснить. Гиль еще не знала, что одно совершенно не исключает другого.
***
Конь тихо заржал, потряхивая гривой. Нерданэль вознаградила его за долгую дорогу куском специально прибереженного сахара и отпустила пастить на луг. Она никогда не бывала здесь до... В общем, ей не довелось видеть Форменос в пору его расцвета. Сюда без особого приглашения охотно наезжали обитатели Тириона, в том числе дети Нолофинвэ и Арафинвэ, которые были дружны с ее собственными сыновьями — Феанаро не из тех, кто станет запрещать подобное. Да, в Форменосе гостили многие, и не так уж мало эльдар в конце концов оставались тут пожить, благо места было предостаточно, а занятий тем более. Многие — но не она. Приезжать без приглашения не хотелось. А он не звал.
— Проклятая гордость, — пробормотала Нерданэль, не до конца уверенная в том, чья именно гордость.
Стоявший рядом Аулэ счел за благо сделать вид, что ничего не расслышал.
Нет, Форменос не разрушили до основания, от него не остались одни руины. Только оплавленная каменная стена, обломки тяжелых ворот да выжженная земля во дворе кричали о том, что произошло. Гости прошли сквозь пролом в молчании, словно пересекая незримую черту.
Нерданэль озиралась по сторонам, пытаясь представить себе, как все это выглядело раньше. Те стены, конечно, не покрывала копоть, тут была коновязь, а здесь... здесь, кажется, вилась вымощенная камнями дорожка, которая изгибалась в разные стороны, чтобы привести хозяев к нужным строениям. Теперь же вывороченные из земли жуткой силой камни валялись по двору. Кое-где тянула вверх зеленые ладони-стрелочки трава.
Аулэ по-прежнему молчал, и Нерданэль почувствовала благодарность. Говорить не хотелось. Но и бродить тут вечно нельзя. У них есть дело, и его надо выполнить, в том числе ради тех, кто называл это место своим домом.
Долго ли, далеко ли — делить мне твою долю. Льдами ли, морем ли — к лику темной земли. Птицею на крылах нести свет багряных зарниц в ночи. Парусом выгнуться для ветров, что быстрее любых орлов. Что я могу тебе принести, если ты жаждешь новой звезды?
***
По обе стороны от ее палатки тянулись аккуратные ряды точно таких же, только размером некоторые были побольше. Впереди она заметила просвет, который, по всей видимости, был дорогой в этом... поселении? Вокруг так никого и не появилось, и Гиль при всем желании было некому задавать вопросы. К тому же она подозревала, что объясняться с обитателями этого места первое время придется жестами. Но для этого хорошо бы кого-нибудь встретить.
Она уже притерпелась ступать по холодной земле и теперь опасалась только напороться на какой-нибудь сучок. Осторожно обогнув палатку, из которой она выбралась, Гиль не обнаружила ничего интересного. Под ногами, к счастью, пока стелилась мягкая трава, слегка влажная от росы. Воздух дурманил голову — может, тут он был особенный, а может, она слишком много времени провела под пологом.
Гиль шагала между палатками в надежде на кого-нибудь наткнуться. Ей пришло в голову, что, конечно, разумнее было бы остаться на месте, и рано или поздно кто-то бы пришел. Но девушке не сиделось после того, как она столь долго пролежала в забытьи. Ради задувающего в лицо ветра и звезд над головой Гиль готова была прогуляться босиком. Ей хотелось узнать, насколько свободно она может ходить по поселению. И еще где-то глубоко внутри у нее нарастало странное чувство, которому она не могла подобрать названия. Тревога? Предвкушение?
Усиливающийся ветер вскоре превратился в небольшой вихрь, и полы ее платья захлопали от особенно яростных порывов. Мерцающий свет звезд скрылся за тучами, затянувшими сумеречно-синее небо, и где-то в этой мглистой вышине басовито заворчал и заворочался гром. Она поняла, что вот-вот начнется дождь, и бродить под ним — плохая идея. Гиль повернула обратно, чтобы вернуться в палатку. Но они выглядели похожими, как братья-близнецы, а в сгустившейся темноте девушка с трудом могла понять, откуда пришла. Гиль внимательно рассматривала палатки, но ни одна из них, казалось, не была нужной. Тогда она решила выбраться на просвет, который сочла дорогой. По другую сторону тропы тянулись те же неизменные палатки. Она гадала, обосновалось ли тут кочевое племя или они всегда так жили, не зная, как строить нормальные дома. Если так, то в благодарность за спасение можно будет рассказать им о способах, какими возводил жилье ее народ.
Отчаявшись вернуться в свое убежище, девушка поняла, что ей волей-неволей надо кого-то найти, и поскорее. На землю уже упали первые тяжелые капли дождя. Гиль подставила лицо освежающей влаге. Приятно, но скоро станет чересчур мокро.
Так и вышло. Дождь хлынул настоящим водопадом, и через пару мгновений Гиль промокла насквозь. Холодные струи косо хлестали по щекам. Она обиженно взглянула на небо, фыркнула, отбросила с лица прилипшие волосы и, поборов страх и сомнения, решила попросить укрытия под ближайшим пологом.
Под ближайшим, впрочем, не получилось — из палатки никто не отозвался, а в отсутствие хозяев Гиль никогда бы не посмела войти внутрь. Тогда она направилась к соседней, которая среди остальных выделялась, как курица среди цыплят. Входной полог был откинут и закреплен на подпиравших его кольях, так что перед палаткой образовался небольшой коридор. Внутри же несомненно кто-то был — Гиль слышала голоса, а свет пробивался даже сквозь стену дождя.
Она несколько раз глубоко вздохнула, пригладила волосы, осознавая тщетность этого действия, вытерла рукавом лицо, которое нисколько не стало от этого суше, и скованно шагнула под полог. Один из кольев сильно накренился и готов был упасть, после чего просевший полог неминуемо потянул бы за собой и остальные. Гиль попробовала вставить опору поплотнее в землю, но у нее не хватило сил. Тогда она подперла кол какими-то лежавшими тут же железками, и он вновь встал прямо.
Мелькнула мысль остаться здесь, но Гиль тут же ее прогнала. Еще пара шагов — и девушка очутилась в проеме палатки.
***
Нерданэль пересекла двор и остановилась перед входом, который когда-то запирали прочные, окованные чугунными полосами двери. Сейчас на их месте зияла дыра, и только обуглившиеся торчащие обломки напоминали о том, что раньше тут нельзя было пройти просто так. Она шагнула внутрь, инстинктивно сжавшись, — ей показалось, что она ступает в ощерившуюся пасть зверя.
Они с Аулэ условились осматривать крепость порознь, чтобы вернее что-то найти. Нерданэль была безмерно благодарна за то, что он не взял с собой майар. Ей бы не хватило смелости просить об этом и не хватило бы сил смотреть, как они тут бродят. Хватит и того, что здесь уже двое посторонних.
Перед ней открылся круглый зал с высоким сводом. В легкие нехотя входил затхлый, неживой воздух. По правую руку, накренившись в подставках, торчали смоляные факелы. Она взяла пару факелов, удобно легших в ладонь. Нашлось и огниво. Нерданэль чиркнула кремнем о стальную полоску, искра весело юркнула на факел, и он немедленно занялся пламенем, жадно пожирающим темноту. Она подняла факел повыше, засунув второй за пояс. По стенам заметались спешащие укрыться в углах тени. Багровый свет вырывал из темноты то часть лепнины, то искусно вырубленные в стене ниши, то какие-то позабытые вещи — она не вглядывалась.
Нерданэль пересекла зал, и глухому шуму ее шагов вторило шипение факела. Она понимала, что искать что-либо стоило только в мастерских и кузне, но не могла не заглянуть в дом, которые так и не стал ее домом. Нерданэль толкнула высокую створку кованых сквозных дверей, которые разительно отличались от входных. Она надеялась, что они ведут во внутренние покои, но ошиблась. Нерданэль снова вышла под открытое небо, ступив с каменных плит на мягкую траву. Квадратный, большой двор с двух сторон обрамляли портики. Стена напротив воротец была глухой.
В центре темнела какая-то глыба. Нерданэль подошла ближе, и ее взору предстал невысокий холм, насыпанный из камней, перед которым возвышалась плита. Уже зная, что она там увидит, Нерданэль все же наклонилась и в багровых отсветах факела прочла два коротких слова на белом мраморе.
Она выпрямилась, бессильно уронив руку, и снова взглянула на холм. У его подножия, между двух особенно больших камней вытянулся на тонком стебле колокольчик, скорбно склонившись головой к земле.
***
— Я так долго думал о том,
Где начало мира лежит.
Не в цепи ли сказанных слов?
Не в глубинах моря пустых?
Я срывал охапки цветов
И искал в них зыбкий ответ.
Беспокойный, грезил без снов,
То поймав, то теряя след.
Я бродил по грани у льдов
Там, где ясен до звона свет.
Я искал у мира основ,
А увидел в нем только смерть.
Вышивал эту песню, как шелк,
Чтобы спрятать под ней свой страх.
Далеко я ходил, а нашел —
Что начало в твоих глазах…
Струны глухо тренькнули, прихлопнутые резким движением ладони. Восемь пар глаз с неуловимо разным выражением, но с одинаково холодным блеском уставились на вошедшую. Посмотреть было на что. Коротко остриженные мокрые пряди свисали, как выловленные из озера водоросли. Потерявшее всякий вид платье не по размеру. Босые грязные ноги.
Гиль меньше всего ожидала, что в палатке окажется столько народу. Она сделала шаг назад, наступила на подол и чуть не упала.
Один из мужчин передал инструмент сидящему рядом и поднялся. Оба они были темноволосыми и, как показалось Гиль, похожими, как… как братья, пожалуй. Он подошел к ней, взял за руку и вытянул на середину палатки. Девушка даже до плеча ему не доставала.
Серо-зеленоватые глаза внимательно ее оглядели. Он что-то произнес. Точно такая же журчащая речь, какую она слышала раньше. И не понимала.
Гиль развела руки извиняющимся жестом, всем своим видом показывая, что она была бы рада ответить, но не может.
Та же мысль, верно, пришла в голову и остальным, потому что другой мужчина обратился к тому, кто держал ее за руку, с легкой укоризной в голосе.
Взглянув на говорящего, Гиль подумала, что облика прекраснее не может быть ни у кого. Высокие скулы, изящно очерченный подбородок и лучистые, очень светлые глаза. Темно-коричневая одежда смотрелась соколиным оперением. Сидящий же рядом с ним явно был из породы ястребов — взор его пронзал подобно когтям этой хищной птицы.
Последовавший ответ прозвучал чуть насмешливо. Вышедшего ей навстречу Гиль про себя окрестила Вороном.
Сокол небрежно пожал плечами и жестом указал на свободное место. Это была явно наспех сколоченная, но все же удобная скамеечка. Гиль опустилась на нее, стыдливо поджав босые ноги. Из глубин палатки Ворон извлек длинный плащ и накинул ей на плечи. Гиль наклонила голову в знак благодарности и прибавила «спасибо», надеясь, что хотя бы интонация будет понятной. Тяжелая ткань окутала тело приятным теплом, хотя сидеть в мокром платье радости было мало.
Очередная фраза прозвучала откуда-то из темного угла. Гиль искоса взглянула в том направлении, но не смогла увидеть говорившего. Ему ответили медноволосые близнецы.
Гиль с любопытством рассматривала каждого, позабыв о мокрой одежде и собственном плачевном виде. Она замерла, услыхав, как говорит тот, кому Ворон отдал инструмент. Если речь прочих была подобна прохладному ручью, то этот голос завораживал и обволакивал.
Сокол подошел к ней и присел на корточки. Даже так он возвышался над Гиль. Он приложил руку к груди и произнес какую-то фразу, а затем жестом указал на девушку.
Она немного подумала и, решив, что поняла верно, произнесла:
— Гиль, — и так же приложила руку к груди.
Сокол довольно улыбнулся и повторил фразу, которая, как догадалась Гиль, означала его имя. Вслед за ним по очереди назвались и все остальные. Гиль смотрела на них, силясь запомнить хоть одно имя, губы ее шевелились, когда она беззвучно повторяла за каждым странные фразы.
Обладатель волшебного голоса выразительно покрутил пальцем у виска, когда все, наконец, закончили представляться.
— Вы что, всерьез думаете, что она вас вот так всех сразу запомнит, высокородные? — с нескрываемой иронией поинтересовался Макалаурэ.
— А чего тут запоминать, — отозвался Тьелкормо. — Какой-то-там-Финвэ. А какой — со временем разберется.
Девушка указала на Тьелкормо и попыталась воспроизвести его имя.
— Тьел… — она запнулась, виновато покачала головой и сжала губы.
— Вот так-то, братец. Краткость — сестра таланта, — фыркнул Макалаурэ.
Тьелкормо задумчиво потер лоб.
— Никак не могу вспомнить, вот досада…
— Что?
— Да хоть одну твою короткую песню.
Невозмутимости Макалаурэ могла позавидовать любая скала.
— Неудивительно, память-то у тебя девичья.
— Вы закончили препираться? — вклинился Карнистир. — Может, стоит уже отвести бедняжку обратно?
— Я…
Снаружи раздался какой-то шум, стук, звон и ругань. Атаринкэ и Карнистир ринулись было к выходу, но тут же отступили.
— Ну, и кто догадался обложить колья железными брусками?
Даже не понимая ни единого слова, Гиль легко распознала недовольную интонацию. Говорящий явно был сердит. Но в голосе, помимо раздражения, звучала твердость и властность человека, привыкшего, что к каждому его слову внимательно прислушиваются.
Из-за спины Ястреба Гиль никак не могла разглядеть вошедшего. Она вытянула шею, но это не помогло. К счастью для нее, через мгновение Ястреб зачем-то вышел, а затем из-под полога донесся его удивленный голос.
Новоприбывший отозвался все так же недовольно. Теперь Гиль могла его как следует разглядеть. Он, как и все прочие, был высок. Темные волосы, перехваченные на лбу плетеным кожаным шнуром, спускались ниже плеч. Поразительно похожий на Ворона, он в то же время казался более жестким, а у губ залегла суровая складка. Девушка поежилась. Ей горячо захотелось, чтобы он не обратил на нее внимания, но это вряд ли было возможно. И точно — он повернулся в ее сторону и что-то сказал, видимо, ни к кому в отдельности не обращаясь.
Она немедленно пожалела, что вообще тут очутилась. Точно такие же серо-зеленоватые глаза, взгляд которых у Ворона был теплым и загадочным, смотрели на нее так, что ей показалось, что они видят самую суть ее сердца. Она вздрогнула, но вместо того, чтобы отвести взор, неожиданно для самой себя попыталась заглянуть в эти странные глаза. Гиль словно провалилась в колодец, на дне которого мерцали пригасшие… угли? звезды? Неяркий огонек в глубине стремился пробиться наружу, но что-то держало его на дне.
И вдруг все пропало. Гиль недоуменно моргнула и сообразила, что он уже не смотрит на нее, а внимательно слушает рассказ Сокола. Очевидно, услышанное его удовлетворило, поскольку, когда он вновь заговорил, недовольство из голоса исчезло. Но властность никуда не делась.
Неожиданно он протянул Гиль руку. Она замешкалась, слегка растерянно взглянула на Сокола, и тот жестами показал «давай, мол, вставай» и махнул рукой в сторону выхода. Совершенно сбитая с толку, девушка поднялась, проигнорировав протянутую руку. Мужчина неопределенно хмыкнул, сделал знак следовать за ним и, накинув на голову капюшон плаща, вышел из палатки. Гиль двинулась за ним, мимоходом отметив, что брусья исчезли (вместе с Ястребом), а кол снова вкопан, как полагается.
Девушка едва слышно вздохнула, пытаясь поспеть за широко шагавшим провожатым. Дождь ничуть не ослабел, и хотя теперь ее защищал длинный уютный плащ, ногам было ужасно холодно. Винить в этом приходилось исключительно себя, но она сочла, что произошедшее приключение стоило небольших неудобств.
Гиль подозревала, что найти свое временное пристанище ей бы не удалось и при ярком свете звезд. Зато ее проводник добрался до места за намного более короткий срок, нежели ей потребовалось, чтобы добрести оттуда до большой палатки с «приключениями».
Кто-то выскочил из-под полога и чуть не налетел на них.
— Ой! Феанаро! А я уже собралась ее искать, прихожу — пусто, — воскликнула Лайрэ, с облегчением хватая Гиль за руку.
— Все уже нашлись. Лайрэ, ты приведи ее ко мне через три стражи.
Феанаро растворился в дожде, коротко кивнув на прощание. Лайрэ буквально втащила Гиль в палатку.
— Промокла совсем, — целительница торопливо стянула с девушки плащ, бросила его на скамью и нырнула в глубокий сундук. Выудила оттуда сухую одежду и протянула Гиль, которая с радостью скинула мокрое платье, которое, боялась она, скоро бы уже прироросло к коже.
Пока она переодевалась, Лайрэ, запалив свечи, хлопотала над столом. На нем вскорости появился кувшин, несколько чашек и пара глубоких мисок, от которых шел дразнящий аромат.
— Хорошо, что ты все-таки пришла в себя, — сказала она, больше, впрочем, для себя, чем для Гиль.
Той сразу вспомнились эти успокаивающие интонации. Кажется, именно эта девушка ухаживала за ней, разговаривала, поила какими-то отварами — а она даже не могла ее поблагодарить. Зато она могла хотя бы узнать ее имя путем нехитрых жестов, что Гиль и сделала.
Они съели и хрустящий хлеб (на языке ее спасителей он назывался masta), и по несколько полосок мяса, и выпили по чашке травяного настоя. Потом Лайрэ показывала Гиль разные предметы и называла их, а та старалась запомнить все эти чýдно звучащие, такие непохожие на ее родную речь, слова.
Когда она, наконец, легла спать, во сне ей привиделись раскаленные докрасна угли, чуть запорошенные золой.
***
Факел освещал лишь небольшую часть двора. В остальных местах безраздельно царила темнота. Но Нерданэль не было до этого дела. Она смотрела и смотрела на место упокоения Финвэ, и думала о том, что так и не сказала Индис о возвращении Мириэль. Впрочем, Индис наверняка уже знала.
Огонь зашипел и погас, оставив после себя струйку тонкого дыма. Нерданэль вынула из-за пояса запасной факел, но он ей не понадобился — все вокруг неожиданно залил голубой свет, яркий, но не режущий глаза.
Нерданэль обернулась. Из левого портика выступила высокая фигура, которая держала в руке светильник из тех, что придумал и в великом множестве когда-то сделал Феанаро. Фигура приблизилась и обернулась Ильваниэн. Даже сейчас ее волосы ослепительно сияли чистым золотом.
— Нерданэль. Зачем ты тут?
От той не укрылась ни враждебность в голосе, ни холод в серых глазах.
— Я могла бы спросить о том же, но — не стану, — спокойно ответила она жене Макалаурэ.
— Я скажу, охотно, — по лицу Ильваниэн скользнул призрак улыбки. — Здесь некогда был мой дом. И здесь пал король Финвэ.
— Ты... ты все это время тут? — Нерданэль не смогла сдержать ужаса в голосе.
Ильваниэн тряхнула головой, и свет запрыгал по стенам.
— Нет. Но я часто сюда приезжаю и подолгу остаюсь.
Вопрос «Зачем?» остался невысказанным.
— Мне кажется, Макалаурэ бы этого хотел. Чтобы кто-то иногда бывал тут.
Нерданэль хотела возразить, что никто бы не захотел, чтобы его жена бродила тут одна, среди покинутых стен. Но промолчала. Она уже думала, что никто бы на самом деле не захотел покинуть Валинор. Что же, своих сыновей она понимала столь же плохо, как и мужа? Или они изменились?
— Я все думаю, — продолжала между тем недвижно стоящая Ильваниэн, — сколько же он пробудет там.
Нерданэль вздрогнула. Те же слова произнесла Индис, говоря о Финвэ. А король останется в Чертогах навечно. «Только не мой сын, — взмолилось ее сердце, — ни один из них!».
— А Финвэ не вернется никогда, — неожиданно произнесла Нерданэль.
— Индис... знает? — Ильваниэн даже не поинтересовалась, откуда это известно Нерданэль.
— Наверно.
— Она этого не заслужила, — горячо заговорила Ильваниэн, нервно сжимая светильник, — совсем не заслужила. Она... она так любит Финвэ!
— Мириэль любит его не меньше.
Почему-то Нерданэль почувствовала желание защитить мать Феанаро.
Холод в глазах Ильваниэн сменился яростью.
— Что вы знаете о любви, женщины нолдор! — ее звонкий голос заметался в ловушке стен, и эхо вторило ему. — Вы умеете лишь уходить, покидать, отказываться. Мириэль, ты, Астарвэн... вы тут. А Эленвэ ушла. А Индис покинута.
Кто-то другой на месте Нерданэль после таких слов ушел бы. Кто-то — наговорил яростных упреков в ответ. Но она видела стоящую за этой враждебностью боль.
— Индис рассталась с Финвэ много времени назад, и когда Исказитель сразил его, он был один. Она может скорбеть об отце Нолофинвэ, но не об отце Феанаро.[3] — Нерданэль и сама не знала, откуда пришло к ней это знание. Это были не ее мысли — она стала лишь посредником; но она ощутила их правдивость, даже не зная, кому на самом деле принадлежали эти слова, кто вложил их ей в уста. — Почему ты тут, Ильваниэн? — тихо спросила она.
И та запрокинула голову, чтобы слезы не текли по лицу, а потом ответила:
— Макалаурэ запретил мне. Сказал оставаться в Амане, сказал, что слишком боится за меня, — ее голос упал до едва различимого шепота, — но я скорее зачахну тут.
В голубом свете она казалось какой-то нереальной, тенью, случайно забредшей сюда из Чертогов Мандоса. Только глаза сверкали так, как никогда не могут гореть у тени.
— Ты не можешь. Ты нужна ему, — Нерданэль старалась говорить убедительно, отгоняя ощущение, что совсем недавно почти такой же разговор вели с ней, и на ее месте тогда была Мириэль.
— Знаешь, ему так разрывало сердце это все, ваш разлад, — внезапно сказала Ильваниэн. — Я из-за этого злилась на тебя, очень. Но теперь не вижу в этом никакого смысла.
Она поставила светильник около плиты и скрестила руки на груди.
— Так зачем ты приехала, Нерданэль? — спросила Ильваниэн уже спокойно и мягко.
Тысячи ответов вертелись у Нерданэль на языке, но лишь один был достаточно правдив. И она не стала скрывать причину:
— Владыка Аулэ попросил меня приехать с ним сюда, чтобы отыскать силиму, если она еще осталась.
Ильваниэн застыла на долю мгновения, наклонившись за светильником, а затем удивленно посмотрела на Нерданэль, и та поспешила объяснить, зачем.
— Вам самим ее в жизни не найти, — с некоторой гордостью сказала Ильваниэн. — Пойдем!
Она развернулась и исчезла в том же портике, из которого вышла. Бросив прощальный взгляд на курган, Нерданэль явственно увидела, как колокольчик качнул головой, несомненно, в знак одобрения.
***
Дождь, наконец, прекратился, тучи неспешно уплыли на северо-восток, и над Митримом воцарилась привычная озерная симфония — щебет и переливы птиц, довольный разговор лягушек, застенчивый шорох прибрежных камышей и свист ветра, заплутавшего в высокой, в человеческий рост, траве. В эту гармонию теперь вплетался и вкрадчивый звук впитывающейся в землю воды. Розовые, пышные шапки валерианы тихонько колыхались, и капли воды на них поблескивали в звездном свете.
На южном берегу Митрима вспыхнул огонь.
Сноски:
[1] Мельница «Радость моя»
[2] Nautilus Pompilius «Во время дождя»
[3] HoME-X, «История Финвэ и Мириэль», слова Финвэ.
@темы: Повесть лет, И ты уже никакой, The Unforgiven-2
-
-
06.09.2015 в 16:04Про Финвэ и его семейные сложности я лучше ничего не буду говорить, а то опять получится оффтоп на полсотни комментов.
Но вот в этой цитате:"Индис рассталась с Финвэ много времени назад, и когда Исказитель сразил его, он был один. Она может скорбеть об отце Арафинвэ, но не об отце Феанаро.[3] " под именем Инголдо Финвэ (слова которого Нерданель, как я понимаю, невольно пересказывает) имеет в виду не Арафинвэ, а Нолофинвэ, "История Финвэ и Мириэль" относится к тем текстам, где имя Инголдо было его материнским именем, и в этой же версии он любимый сын Индис, поэтому Финвэ и говорит именно о нем.
Жду продолжения опять!)
-
-
06.09.2015 в 16:19не Арафинвэ, а Нолофинвэ
Да, точно, спасибо, я исправлю! Как-то просмотрела этот момент в примечаниях к "Истории".