Пишет Гость:

Вольное исполнение заявки Т10-49. Феанор после ухода из Арамана. "В шуме ветра за спиной я забуду голос твой" и далее по тексту. Можно ПОВ. Т8-55.

читать дальше
Черный лебедь

Историю эту, очень старую, некоторые считают враньем.
Другие готовы прозакладывать месячное жалованье и душу в придачу,
что в ром не подмешано и капли воды.

Оле Олафсон, бывший коронный лоцман.

Tumman mustan maan Tuonelan lentävä Hollantilainen...
 Б.Сокрова
Черной страшной Туонелы он летящий прочь Голландец...
Вольный перевод.

Высокий человек, закутанный в темный плащ, стоял у западной гавани. Истошно верещали чайки, расчерчивая небо. До самого горизонта, куда хватал взор, простирался бесчисленный флот нуменорского владыки, величайшего из великих, Ар-Фаразона.
Он пытался сосчитать корабли, но тщетно. Расшитые золотом стяги слепили глаза.
Рядом с ним остановился какой-то моряк.
— Славен Йозайн! — ликующе воскликнул он. — Не испугать нас ни орлами, ни молниями, дойдем до Валинора, и будет бессмертие нашим, — моряк сжал кулак, показывая, где именно будет это бессмертие.
— Да, — тихо отозвался человек в плаще. — Славна Эленна, — с этими словами он развернулся было, чтобы покинуть гавань, как вдруг его взгляд привлекла туча, двигавшаяся со стороны заката. Она летела быстро, и обернулась орлами Запада, взмахивающими огромными крыльями и словно расплескивающими алое небо на людей внизу.
Не медля более ни мига, человек не оглядываясь побежал прочь от моря, в сторону восточных гаваней. Завернув за угол складов, он торопливо схватил поводья лошади, которую стерег оруженосец. Напуганного алыми отсветами и раскатами грома коня не было нужды подгонять.
Они не успели еще далеко отъехать, как услыхали звонкие трубы, возвещавшие о прибытии в гавань величайшего из великих короля.
Впереди процессии шествовали герольды, требующие дать правителю Йозайна дорогу. Прохожие расступались и приветствовали шествие восторженными криками.
Ар-Фаразон шел с гордо поднятой головой. На прекрасное лицо потомка Элроса ложились багряные отсветы, и казалось, что он умылся кровью. Король не удостоил и взглядом полет орлов.
Возле первого причала слегка покачивался огромный корабль. «Алькарондас» имя ему, Морская Твердыня. Крепкие мачты его вздымались будто башни, длинные сходни его опускались словно крепостные врата, черненые борта его возвышались как стены.
И Ар-Фаразон с улыбкой взошел на него. Он так долго ждал этого часа, что сейчас, опуская на голову венец королей Нуменора, отдавая приказ поднять стяг, он не мог поверить, что флот наконец собран и вот-вот выберет якоря.
— Свобода! — возгласил он. — Свобода и бессмертие ждет нас!
На его головой басовито раскатился гром, но пение ликующих труб оборвало его ворчание. Слабый ветер наполнил причудливо изукрашенные вышивкой паруса, и армада двинулась на Запад.
Небо, полное огня, начало темнеть; солнечная ладья опускалась за океан. Тьма окутала землю, и мир замер. Мерно скрипели, поднимаясь и опускаясь, весла, плескала вода. Укрытый ночью флот крался вперед.
А перед рассветом задул ровный, мощный восточный ветер, и весла стали уже не нужны. Вихрем пересекла армада море, и свет восходящего солнца запутался в снастях кораблей.
Позади остался Тол-Эрессеа, а на кромке горизонта едва различимо вставали Пелори. Уже раздавались радостные восклицания на кораблях, а пуще всего радовались на «Алькарондасе».
Вдруг раздался крик впередсмотрящего.
— Корабль! Северо-северо-запад!
Ар-Фаразон принял из рук помощника подзорную трубу. Взор его различил темный крутобокий корабль, легкий и ладный, и владыка Нуменора сразу понял, что сработали его эльфы.
Он опустил трубу.
— Переговорщик? Или просто путешественник? — насмешливо бросил король стоящим вокруг. — Подождем.
Эльфийский корабль летел над волнами, словно и не дул ему в лоб ветер. Наконец, уже стало можно разглядеть одинокую фигуру за штурвалом. Ар-Фаразону вдруг почудилось, что тот заглянул ему прямо в душу, хотя между кораблями было добрых две мили.
— Что ж, Владыкам Запада, видно, больше нечего выставить против нас, кроме как полуразбитое корыто с изодранными парусами, — криво усмехнулся Ар-Фаразон.
Лебедь — а теперь уже ясно видны были борта-крылья — развернулся и лег на западный курс.
— Гляньте, уже и бежит, — рассмеялся капитан, стоявший подле короля. И осекся.
Потому что весь огромный нуменорский флот полетел вперед стрелой, словно лебедь вел их на веревке. И Пелори впереди уже выросли в заоблачной высоты громаду, а берега благословенного края близились с пугающей быстротой.
— Полный назад! Крепить паруса!
Матросы забегали по реям, сноровисто убирая паруса. Но тщетно. Ни один корабль не замедлили хода, а берег надвигался уже вплотную.
Последнее, что Ар-Фаразон заметил перед тем, как «Алькарондас» налетел на рифы, была снявшаяся с мачты чайка.
И все в бездну сорвалось.

Я покрепче перехватываю штурвал. В этом нет надобности, корабль слушается самого легкого движения, но мне приятно ощущать под ладонями отполированное веками дерево, которое никогда не нагревается от моих прикосновений. Надо мною тишина, и небо полнится дождем. Я еще не знаю, куда иду. Океан широк, и его соленые пологие волны неспешно окатывают борта. Их вкрадчивый шепот заменил мне все песни мира и все голоса, что я когда-либо слышал.
Когда ночь задергивает занавеси над Океаном, великая пустыня начинает мерцать. Запрокинув голову, я смотрю, как восходит самая яркая из звезд. Там, в такой же безбрежности медленно плывет корабль, похожий на мой. Он распускает кипенно-белоснежные паруса, хотя они ему ни к чему — звездному кораблю не нужны ветра. Каждую ночь он идет своим курсом, раз заданным и неизменным.
Я смотрю на него пристально и улыбаюсь. Мои паруса уже давно изодраны в клочья, но это не имеет значения. Их всегда наполняет попутный ветер, куда бы я не решил двинуться, и курс я прокладываю сам.
Ибо я — свободен.

URL комментария

Что я могу сказать... Во-первых, я поставила личный антирекорд, сочиняя это с ноября по февраль. Во-вторых, тут предполагался кроссовер со Второй мировой, но я как-то скисла на Гамбурге, запутавшись в нацистских офицерских чинах, и с горя поудаляла всю ленинградско-немецкую часть, о чем теперь жалею, потому что дописать еще можно было, а начать все заново я уже, пожалуй, не осилю. Поэтому только Арда, только банальщина.

Единственным светлым лучом оказалась внезапно прилетевшая (уже потом) ассоциация туонельского лебедя, который отправляется в эпиграф, составленный легкой рукой Б.Сокровой.